Режиссер Евгений Корняг работает с неудобными темами и выбирает «неправильных» героев. За это одни его нещадно критикуют, другие называют «надеждой белорусского театра». Как проходят подготовки спектаклей, в чем суть физического театра и что есть провокация на сцене, рассказал режиссер.
Этот спектакль я определил как «визуальная поэзия»: зрители читают по телам актеров. Возможно, поэзия – не совсем верное определение жанра в этом случае, но более подходящего варианта я так и не нашел.
В основе «Бетона» – тема одиночества. Образ стены пришел во время обсуждения сценографии с Татьяной Нерсисян (художник-постановщик, лауреат Национальной театральной премии Беларуси. Работала с Евгением Корнягом над постановкой спектаклей «Латентные мужчины», «Интервью с ведьмами», «Бетон». – Прим. ред.).
Но то, что это именно бетонная стена и что спектакль будет называться «Бетон», решилось не сразу. Довольно долго я продумывал разные варианты визуализации темы. А потом, в очередной раз проходя мимо бетонных многоэтажек и административных зданий, понял: одиночество – это бетон, а мы – заложники бетона, серых и холодных «коробок».
На протяжении полугода мы встречались с актерами и работали без ничего. Была только тема бетона, стен и одиночества. Искали, пробовали, смотрели. Из образов в моей голове и репетиций с актерами родились небольшие этюды, из которых постепенно сформировался материал.
И я нашел в нем сильное сходство с историей Орфея и Эвридики – переход между этим и тем миром, от живого к мертвому, и попытка вернуться назад. Однако «Бетон» – не дословная интерпретация древнегреческого мифа, а современный взгляд на него.
Передо мной стояла дилемма: насколько нужно быть понятным зрителю и нужно ли быть обязательно понятным. Это извечный вопрос, когда необходимо думать не только о творческом полете, но и о посещаемости спектакля. Белорусская публика достаточно консервативна и нередко принимает в штыки то, что ей непонятно.
Еще один момент: специфика восприятия. Одним комфортнее, когда они могут самостоятельно выстраивать смысловые мосты, и подсказки для этого не требуются. Другие же без таких «зацепок» теряются, из-за чего у них возникает агрессия, неприятие происходящего.
Поэтому в «Бетоне» подсказки все-таки есть, но я постарался найти консенсус. Кому необходимо, тот воспользуется направляющими, кому это не надо, тот просто проигнорирует их. Но очень хочется, чтобы зрители, которые придут на спектакль, были знакомы с историей Орфея и Эвридики.
Ты никогда не угадаешь, что Корнягу надо. Потому что я сам не знаю, какой результат должен быть. В процессе репетиций я даю задания актерам, и из того, как они их выполняют, выбираем то, что зацепило.
Например, была задача поставить танец. Актеры долго репетировали, представили результат, а мне в итоге понравилось лишь одно движение, из которого мы затем развили совершенно другой танец.
Наши репетиции – это постоянный поиск, свобода действий. Я даю актерам возможность продумывать, создавать, а потом уже корректирую, стилизую или перенаправляю.
Мне неинтересно ставить точную хореографию, расписывать процесс до мелочей. Актеры – взрослые люди и должны работать сами. В моих спектаклях актеры – соавторы. Они напрямую влияют на то, каким будет спектакль. Во время репетиций у нас постоянное взаимодействие. Но последнее слово, конечно, за мной.
Постоянно слышу, что в своих спектаклях я намеренно героизирую женщин, пропагандирую феминизм и принижаю образ мужчины. Я же себе героев не выбираю и в принципе отошел от темы гендера. И что означает сегодня понятие «герой»? Герой гетеросексуален: им может быть как мужчина, так и женщина.
Более того, герою необязательно быть сильным и спасать мир. Герой в буквальном смысле слова героем может и не быть. Мне интересно показывать жизнь, разных, неидеальных людей, воплощать на сцене истории, образы. Но не доказывать, что кто-то хуже, кто-то лучше. Все хороши.
Это клише сопровождает меня с момента премьеры «Кафе «Поглощение». Но суть в том, что я никогда не стремлюсь к скандалу и не считаю себя скандальным. Мне хочется делать то, что мне нравится, чего я или кто-то до меня еще не делал. Мне хочется быть честным с собой, актерами, зрителями.
В моих спектаклях есть провокация, но как без нее? Почему все должно быть красиво, гладко и предсказуемо? И почему скандальным называют любого, кто выходит за рамки «нормы», поднимает неудобные темы, выбирает «неправильных» героев?
Читайте также: «Беларускае – было і ёсць у нас. Гэта наш скарб»
«Корняг-Театр» (KorniagTHEATRE) – авторский театр. Я сам сочиняю историю и представляю ее на сцене. При этом я хочу воздействовать на разные органы восприятия человека и использую театр как синтез искусств.
С самого начала меня интересовали пластика, тело. Тело для меня первостепенно, оно – главное выразительное средство. Поэтому «Корняг-Театр» – это не только авторский, но и физический театр. Его основой является не слово, а движение в самом разнообразном виде: движение актеров, декораций.
Физический театр заставляет зрителя думать, но при этом дает свободу, не указывает, что именно нужно думать и какие выводы делать. Каждый увидит то, что близко именно ему.
Я записываю только идеи, образы. Подробные описания никогда не делаю, потому что итоговое видение спектакля рождается только в процессе его создания. Кроме того, я постоянно все трансформирую, меняю местами или вообще распределяю по разным спектаклям.
Как выглядит пьеса от Корняга? Примерно так… (Евгений показывает разворот ежедневника, в котором в виде списка – основные мысли и краткие пометки на полях.) И это развернутый план, так сказать. Обычно мои записи занимают страницу или даже половину ее.
Тема тела, особенно голого, на постсоветском пространстве до сих пор очень болезненно воспринимается и вызывает шквал агрессии. Мол, голое тело на сцене – высшая степень пошлости, и это самое последнее, что можно использовать в театральных постановках.
Я не считаю голое тело на сцене запрещенным приемом. Но во всем должен быть смысл. Оголить зад, чтобы просто оголить, – в этом я глубокого смысла не вижу. Но если обнаженное тело необходимо для раскрытия темы спектакля – почему его не использовать? Тело дано человеку Богом, это часть его. Сколько еще люди будут воспринимать тело как нечто аморальное?
Я отношусь к этому абсолютно спокойно и не испытываю дискомфорт при виде оголенных гениталий в частности. Более того, я не воспринимаю тело на сцене как сексуальный объект. Для меня это средство выражения, аналогичное речи и не имеющее ничего общего с пошлостью.
Мое мнение: человек перестанет видеть дикую проблему в голом – в первую очередь собственном – теле, когда позволит себе, наконец, раскрепоститься и примет тело как естественную данность, а не как величайший грех.
Один раз я хотел уйти со спектакля. Это была постановка Chicken For Money, Nothing For Freedom (с англ. «Курица для денег, ничего для свободы») в Бонне. Я был возмущен увиденным и собрался покинуть зал уже на двадцатой минуте. Каким-то образом заставил себя остаться и досмотреть…
В конце спектакля я стоял и кричал «Браво!». Это был один из лучших спектаклей, которые я видел в своей жизни. И именно тогда я понял: никогда не торопись с выводами.
Записала Наталья Гантиевская Фото: Егор Войнов, Катерина Андрияш
Текст gorodw.by
Пост опубликован: Март 19, 2023